Мы публикуем еще одно письмо, которое прислал в редакцию газеты Солонешенского района «Горные зори» Владимир Лесных, наш земляк, живущий сегодня в Ульяновске. В нем он вспоминает людей, живших в селе Степное в тяжелое послевоенное время.
В очередной приезд на Алтай намереваюсь побывать в поселении, где жили мои бабушка с дедом, где прошло мое послевоенное детство.
Началась война, отец отбыл на фронт, а мать со мной переехала к родителям, чтобы вместе переживать лихолетье войны.
Ищу в компьютере деревеньку под названием Алтайская ферма. Нахожу ответ: деревни нет, она исчезла. Осталось только ее территориальное описание: лощина между гор Проездной лог — Лучино, Турский лог, Иванов лог. Слава богу, передвижение гор людям еще неподвластно.
Приезжаю на то место, где стояли дома, где располагался скотный двор и дорогой сердцу домик деда Пушкарева. В с. Степное, где была центральная усадьба этой фермы, мне объяснили, что землю купил «новый русский», но пока еще с ней ничего не сделал. А сделает ли? Чтобы возродить здесь хозяйственную жизнь, надо быть не просто «новым русским», а новым Павликовым.
Именно Павликов был первым директором только образованного совхоза. Бывший командир эскадрона, в годы гражданской войны он энергично и с любовью к людям взялся за организацию мирной хозяйственной жизни. Люди поверили в него и полюбили своего руководителя. Он был для них отцом, братом. Но его невзлюбило районное начальство. Так бывает: если любит народ, то не любит власть.
Землю пахали сохой, зерно сеяли вручную из лукошка. Потом совхоз обзавелся конной тягой, несложной техникой. По ночам покой села приходилось охранять от набегов тех, кто противился коллективизации. У моего отца до 1932 года дома хранилась боевая винтовка трехлинейка. Впоследствии он сдал ее милиции.
Как-то в Степном была свадьба. Директора совхоза пригласили как почетного гостя. В Павликова стреляли через окно. Как выяснилось, убийцей был милиционер. Его арестовали, возбудили уголовное дело. Через некоторое время этого милиционера видели в г. Бийске. Очевидно, не только освободили, но и повысили в должности.
Мне захотелось посетить могилу Павликова. Она выглядит заброшенной. Только выросла над ней сосна невероятных размеров. Вокруг могилы тех, кто его знал и любил. Он и здесь, на кладбище, как командир эскадрона. Вот рядом могила деда Серкенова. Это был знатный овцевод в совхозе, по национальности — алтаец. Деда Серкенова любили. Про него рассказывали занятную историю.
На праздник революции ему, как передовику производства, поручили выступить перед сельчанами. В центре села поставили трибуну, вокруг лавки для трудящихся совхоза. К трибуне выходили только передовики и восславляли революцию. Вышел и Серкенов. Но с русским языком у него было слабовато. В конце своих выступлений все говорили: «Ура!» Серкенов что-то спутал и в конце выступления крикнул «Караул!» Может быть, он так кричал, когда охранял отару овец? Сельчане шутили: все правильно сказал.
Никто тогда не искал легкой жизни: летом — заготовка кормов, осенью — уборка урожая. В лунную ночь не теряли время, скирдовали снопы. На сон выпадало 2-3 часа, а там опять за работу. Гляжу на знакомые с детства фамилии. Это все люди труда: Сибикин, Саютин, Тройнин, Тюлепергенов, Губин, Баклаков, Пушкарев, Паршуков, Бычков, Кайгородов, Бочкарев, Стародубцев. А сколько здесь похоронено одиноких женщин, потерявших мужей в войну. Преодолевая голод, холод, растили детей и кормили страну.
Читайте также
Вечная слава и местному фельдшеру Михаилу Андреевичу Уликову. На его плечах лежала охрана здоровья жителей сел Чегон, Тог-Алтай, Алтайской фермы. Он принимал роды, делал прививки детям, лечил больных. Я запомнил, какие у него были пухлые руки. В возрасте 9 лет я спорил со своими товарищами, что мне Уликов укол не ставил, а только помазал ваткой…
Случались и инциденты. Конечно, обеспечение сельских больниц было очень бедным. Вернулись с войны раненые, их надо было долечивать. Еще молодой отец троих детей Саютин пришел с фронта с осколками от вражеских снарядов. Операцию делать было некому. Лето, жара, тяжелый труд. Раны у бывшего солдата открылись, к ним присыхали бинты. При очередной перевязке Саютин испытал такую боль, что, не помня себя, схватил стул и ударил фельдшера по голове. Уликов был лысым, синяки быстро обозначились на лбу.
И вот картина. От больницы в сторону совхозной конторы бегут двое: Уликов в белом халате со страхом на лице убегает, а Саютин в кровавых бинтах его догоняет. Уликов вбегает в кабинет директора Степана Андреевича Елкина и жалуется, что Саютин обозвал его свиньей. Елкин был человек с юмором, встал между враждующими и стал их успокаивать: «Как невежливо, обозвал свиньей, ну назвал бы хоть поросенкиной матерью…»
Как я уже обмолвился, особого уважения заслуживают женщины-труженицы совхоза. Мне с детства запомнилась пожилая женщина, которую сельчане уважительно называли Александровной. Она прошла большой трудовой путь, а в пожилом возрасте стала работать на пасеке. Она была всегда очень опрятно одета. Взрослые ее приветствовали с поклоном. А мы, дети, тихо переговаривались, что она святая. Мы слышали это от взрослых.
На природные явления Алтай очень богат. Это и обильные дожди, и грозовые сияния, и благодатное солнце. Пышная растительность по берегам речки Карама, луга Зараковский и Куевада создавали благоприятные условия для пчеловодства. Александровна, если видела детей, идущих мимо пасеки, приглашала их и угощала медом.
Она никогда не надевала сетку на лицо, когда работала с пчелами. Закрывала только волосы, чтобы пчелки в них не запутались. Лицо и руки у нее оставались открытыми. Если пчела садилась ей на лицо, она с ней разговаривала, тихонько рукой снимала со щеки. Все говорили, что пчелы ее знают и поэтому не кусают. От Александровны пахло цветами и медом.
Вот минуло уже 70 лет с тех пор, а все влечет меня вернуться на алтайскую землю к истокам детства. И только горестно отрезвляют слова из песни Ларисы Долиной:
Облака, облака, облака,
Наши судьбы с вами похожи,
Улетаем к чужим берегам,
А вернуться обратно не можем.
